История класса
Недавно я побывал в городе Пушкине. В пушкинские времена его называли «Город Лицей на 59-ом градусе широты». Поездка стала одним из поводов написать маленькую заметку про Лицей (заодно поделиться некоторыми фотографиями). Она представляет собой фрагментарные сведения о Лицее, вычитанные из разных книжек и всплывшие в памяти во время поездки по своей причудливой логике.
Пушкинский выпуск — это люди 19 октября. В этот день, в 1811 году, они стали одноклассниками. Горчаков, Данзас, Дельвиг, Кюхельбекер, Малиновский, Пушкин, Пущин и другие. Дать дворянским детям наилучшее образование, которое позволит им участвовать в управлении и просвещении России — таков был изначальный замысел Сперанского — часть проекта постепенной отмены крепостного права, ограничения самодержавия в стране. Проект свободы. «Дней Александровых прекрасное начало». Лицей был открыт в августе 1810 года. А то светлое будущее, одним из звеньев которого стал бы Лицей, Сперанский не увидит.
Портрет работы А. Г. Варнека
19 октября — самый первый лицейский праздник. Ребята уже знакомы друг с другом после трепета на вступительных испытаниях. Теперь же в Екатерининском дворце, на торжественной церемонии открытия Лицея, в присутствии царя собрались царское семейство, члены Государственного совета, министры, придворные. Сперанский и Аракчеев сидят рядом с царем. Тихо и скучно выступает с речью директор Лицея Малиновский (его сын — одноклассник Пушкина). Директору было глубоко ненавистно читать речь, которую написал за него один из важных родителей. Это маленькое событие так символично! Написанная чужой рукой речь — предвестие всех тех трудностей, с которыми столкнется Малиновский на посту директора Лицея. Образованный, умный, мечтающий о реформах, процветании родной страны, участии лицеистов в преобразовании России, о ее прекрасном будущем... Его постепенно окружали аракчеевские «надзиратели». Но оставалось желание воспитывать в детях то, чего он желал. Затем выступал профессор права Куницын. В своих речах он обращался не к царю, а к детям, называя их будущими столпами отечества. Они еще не подозревали, что это чистая правда. В первый же день им строго объяснили: «Шуметь нельзя!» Но они прошумят до последнего своего дня.
Обычный класс. В 1811 году они вместе сели за парты. Через шесть лет все вместе получат аттестаты. Они станут поэтами, министрами, офицерами, «государственными преступниками», путешественниками. А сейчас они читают повести и легенды о греческих и римских героях. И еще не знают, что сами при жизни своей станут легендами и преданиями.
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен...
Почти не сохранились первые лицейские письма 1811 года. Никто не догадывался, что любая запись, любой маленький листочек из жизни тех лет станут разыскиваться, будут на вес золота.
Скажи, куда девались годы,
Дни упований и свободы.
Скажи, что наши, что друзья —
Где эти липовые своды?
Где молодость? Где ты? Где я?
На четвертом этаже Лицея над одной из комнат висит табличка с надписью «№ 13 Иван Пущин». Лицеист взглянул на соседнюю комнату и увидел другую табличку: «№ 14 Александр Пушкин». Эти таблички сохранились и по сей день. Иван Малиновский, один из учеников Лицея, в 76 лет вспомнит все номерки каждого из лицеистов. № 29 — Данзас, № 33 — Дельвиг, № 38 — Кюхельбекер... И сам Пушкин часто будет подписывать свои письма очень просто — «14». Даже много лет спустя.
В Лицее не было телесных наказаний. Этого добился директор Малиновский. Сейчас это кажется нормальным. Но в то время в большинстве учебных заведений практиковалось применение силы. В Лицее же ученика могли «арестовать» в его собственной комнате, поставив у дверей дядьку на часах. И то редко.
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
В один тяжелый день Кюхельбекер напишет мужу старшей сестры Глинке, что в Лицее у него нет ни одного друга. «Жалею вместе с тобою о твоих неудачах», — ответит родственник. «Ты напрасно также надеешься найти друзей между ветрениками твоих лет, не созревши покамест и сам для чувства дружбы. Вообще, милый друг, старайся воспользоваться золотою порою молодости твоей, занимаясь исключительно и единственно науками, в которых благо жизни нашей; не упускай притом из виду будущего своего назначения в обществе и соделай себя достойным его; не плачь обо всем и во всякое время; плаксивое лицо, точно как и слишком грустное расположение духа, нимало не сестрится с юношеским возрастом. Приобыкши на все вещи смотреть с худой стороны, ты поневоле будешь несчастлив; верь также мне, что мы во всех почти случаях жизни сами бываем орудием собственного нашего счастия или злоключения»... Наверное, Кюхельбекер думал о том же. Даже тогда, когда вызовет Пушкина на дуэль стреляться. Когда станет предметом насмешек над своей фигурой, стихами. Когда в слезах, не стерпев оскорбления, бросится топиться в царскосельском пруду. «Мой брат родной по музе, по судьбам»...
Златые дни! уроки и забавы,
И черный стол, и бунты вечеров,
И наш словарь и плески мирной славы,
И критики лицейских мудрецов!
Эти строки черновика «19 октября» написаны обо всех. Но больше всего — о Кюхельбекере. Среди его рукописей Ю. Н. Тыняновым была найдена объемная тетрадь в 245 страниц. Это «Словарь», который он составлял. Он представляет свод философских, моральных, политических вопросов, которые интересовали Вильгельма и его друзей. Из понятий, входящих в словарь: «Аристократия», «Естественная религия», «Знатность происхождения», «Образ правления», «Обязанности гражданина-писателя», «Рабство», «Хорошее и лучшее», «Петр I», «Свобода». Несколько выписок Кюхельбекера.
«Знатность происхождения. Тот, кто шествует по следам великих людей, может их почитать своими предками. Список имен будет их родословною»; «Рабство. Несчастный народ, находящийся под ярмом деспотизма, должен помнить, если хочет расторгнуть узы свои, что тирания похожа на петлю, которая суживается сопротивлением. Нет середины: или терпи, как держат тебя на веревке, или борись, но с твердым намерением разорвать петлю или удавиться. Редко, чтоб умеренные усилия не были пагубны». Мальчик пишет это в 17 лет...
Кюхельбекер будет 14 декабря 1825 года на Сенатской площади среди восставших вместе с Иваном Пущиным. Вольховский, Дельвиг, Бакунин и Корнилов будут оставлены на свободе. Кюхельбекер попытается бежать. Его разыскивают повсюду, объявляют в газетах. Многие считают, что он погиб, умер под разбитым невским льдом в тот же день. Пушкин рисует один за другим его профили на полях своих рукописей. Чтобы не забыть его лица?.. Кюхельбекера схватят в Варшаве и доставят в Петропавловскую крепость. Пущин также дожидается своего ареста. На следующий же день к нему приходит Горчаков, который пытается спасти своего лицейского друга. Он привозит ему заграничный паспорт и просит уехать — иностранный корабль уже готов к отплытию... И Пущин отказывается уехать: спасаться бегством для него постыдно. Зная, что та же участь ожидает не только его, но и всех остальных участников тайного общества, он убежден в необходимости разделить с ними тяжелую судьбу. Рисковал и Горчаков, ведь если бы во время его посещения на квартиру Пущина явились жандармы, то арестовали бы обоих.
Блестящая карьера Горчакова прервется ссорой с шефом жандармов Бенкендорфом — тем самым, который кричал на Дельвига, допрашивал Кюхельбекера, надзирал за Пушкиным. В Вене Бенкендорф приглашает к себе Горчакова и после холодного разговора требует заказать себе обед у хозяина отеля. Горчаков спокойно звонит в колокольчик, вызывает метрдотеля и объясняет генералу, что он может заказать себе обед сам. Бенкендорф этого не забудет. На Горчакова заведут дело, в котором напишут: «Князь Горчаков не без способностей, но не любит Россию». «Служить бы рад, прислуживаться — тошно»...
Дельвиг также достойно снесет крики, обращения на «ты» и угрозы от Бенкендорфа, который обещал отправить его, Пушкина и Вяземского в Сибирь. Дельвиг не испугался, но впал в глубокую апатию. Стихотворения, литература, публицистика, издательство — всё это вдруг показалось ему ненужным и безнадежным. Возможно, именно в таком состоянии покончил с собой Радищев...
И мнится, очередь за мной,
Зовет меня мой Дельвиг милый,
Товарищ юности живой,
Товарищ юности унылой,
Товарищ песен молодых,
Пиров и чистых помышлений,
Туда, в страну теней родных
Навек от нас утекший гений...
Кюхельбекер проведет десять лет в тюрьмах и крепостях вдали от других декабристов-каторжников. Свои тайные стихи от будет отправлять другу Пушкину, который опубликует их без имени автора. Вильгельм пишет своей племяннице: «Да что же и не примечательно для меня в Царском Селе? В манеже мы учились ездить верхом; в саду прогуливались; в кондитерской украдкой лакомились; в директорском доме, против самого Лицея, привыкали к светскому обращению и к обществу дам. Словом сказать, тут нет места, нет почти камня, ни дерева, с которым не было сопряжено какое-нибудь воспоминание, драгоценное для сердца всякого бывшего воспитанника Лицея. Итак, прошу тебя, друг мой Сашенька, если будешь в Царском Селе, так поговори со мною о нем, да подробнее».
В одном из писем Пушкину Кюхельбекер вспомнит об их последней встрече в 1827 году на глухой станции Залазы: «Любезный друг Александр. Через два года наконец опять случай писать к тебе: часто я думаю о вас, мои друзья, но увидеться с вами надежды нет как нет; от тебя, т. е. из твоей Псковской деревни до моего Помфрета, правда, недалеко; но и думать боюсь, чтобы ты ко мне приехал... А сердце голодно: хотелось бы хоть взглянуть на тебя! Помнишь ли наше свидание в роде чрезвычайно романтическом: мою бороду? Фризовую шинель? Медвежью шапку? Как ты через семь с половиной лет мог узнать меня в таком костюме? вот чего не постигаю!
Я слышал, друг, что ты женишься: правда ли? Если она стоит тебя, рад...
Вообще я мало переменился; те же причуды, те же странности и чуть ли не тот же образ мыслей, что в Лицее!»
Данзас у постели умирающего Пушкина в 1837 году. Страдания Пушкина были столь сильными, что он хотел застрелиться — попросил человека подать ему один из ящиков письменного стола. Тот исполнил его волю, но предупредил обо всем Данзаса. Данзас подошел к Пушкину и взял у него пистолеты, которые тот уже спрятал под одеяло. Пушкин признался другу, что хотел сделать.
Последняя просьба Пушкина перед смертью — не наказывать своего секунданта («ведь он мне брат»). «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского», — сказал умирающий Пушкин Данзасу.
В первый лицейский день после смерти Пушкина — 19 октября 1837 года — Кюхельбекер напишет своё «19 октября»:
Блажен, кто пал, как юноша Ахилл,
Прекрасный, мощный, смелый, величавый,
В средине поприща побед и славы,
Исполненный несокрушимых сил!
................................
А я один средь чуждых мне людей
Стою в ночи, беспомощный и хилый,
Над страшной всех надежд моих могилой,
Над мрачным гробом всех моих друзей.
А это из пушкинского:
Невидимо склоняясь и хладея
Мы близимся к началу своему...
Кому ж из нас под старость день Лицея
Торжествовать придется одному?
Пушкин не знал, кому посвящает последние строки «19 октября», а Горчаков — переживший всех остальных лицеистов — узнал. Последние десять пушкинских строк — его последняя награда. С ней он проведет не только 1880 год, но и 1881, и 1882 — до февраля 1883 года. В эти дни он был последним лицеистом.
